В 1990-е в Архангельске было куда меньше домов. Во дворах, не заставленных машинами, дети играли в казаки-разбойники, а повсюду на асфальте валялись пульки от игрушечных пистолетов. Мамы с балкона кричали: «Иди домой, пора обедать», – и вся семья ела то, что удалось купить по талонам или достать по знакомству. Такие воспоминания есть у каждого, кто родился в то время. «OUT OF» собрал самые интересные.




За сигаретами – в соседний город
Алексей Алексеевич, системный администратор, 45 лет


Наверное, это был 1990-й год. Горбачев запустил на советский рынок иностранные сигаретные компании, и из-за конкуренции с ними почти все наши табачные фабрики обанкротились. Просто сравни: в 1991-м сигареты «Магна» стоили 5 рублей 76 копеек, «Бонд» – 7 рублей 56 копеек, а советские элитные сигареты – 70 копеек, крутые болгарские – 50 копеек, сигареты без фильтра – 25 копеек. Появились даже такие полуфабрикаты – не готовые сигареты без фильтра, а длинные трубки, которые нужно было самому нарезать. Помню, они продавались на вес – 3 рубля за 100 грамм.

В то время в Архангельске сигареты просто закончились, у людей реально не было курить. Иностранные изредка появлялись в ларьках, но люди не имели такого достатка, чтобы их покупать. Но в отдаленных районах еще были запасы на складах, причем по старой госцене – 25 копеек.





Я тогда учился в техникуме связи. В один день, под конец занятий, приезжает мой друг. Он работал на снабженческой базе, и у него был уазик. Мы еще потом с будущей женой этот уазик угнали: я умел только выжимать сцепление и включать первую передачу, а она сидела у меня на коленях и рулила. Доехали от Ленинградского проспекта до улицы Жосу и повернули обратно.

Так вот приезжает он ко мне в техникум с сумасшедшими глазами и говорит, что в каком-то магазине Новодвинска продается «Ватра» – самые мерзкие сигареты без фильтра. Мы бегом домой. У меня в заначке было 10 рублей, я взял все. Приезжаем в этот магазин, а сигареты лежат у самой кассы в такой большой продуктовой корзине на колесиках. Я считаю в уме: у меня 10 рублей, сигареты стоят 25 копеек, значит 40 пачек я могу взять. А кассирша говорит: «У нас ограничение – по пять пачек в руки». Время три часа дня, магазин пустой, все на работе. Я беру пять пачек, пробиваю их, обхожу вокруг кассы, снова беру пять пачек, снова пробиваю… Мой друг делает то же самое. Когда мы заходили уже на третий круг, кассирша не выдержала и говорит: «Вы меня достали! Сколько вам надо? Давайте пробью!» В общем, сколько было в карманах денег, все туда ухайдакали. Взяли по мешку сигарет и довольные поехали домой.







Галеты с вареньем и стопка водки
Аня, химик, 25 лет


В девяностые моя семья жила в воинской части в Лявле, в 30 километрах от Архангельска. У нас была белая «семёра», у которой после аварии одна дверь была заменена на бордовую. Для нас это было сложное время. Помню, как мы пили чай с галетами из пайка со смородиновым вареньем – больше ничего не было.





Люди тогда были более компанейскими, что ли. На каждый праздник собирались всеми родственниками и друзьями за огромными столами. У нас в квартире даже была отдельная комната, где не было мебели, потому что ее использовали как танцпол. Меня во время этих «гулянок» часто сажали на большую тумбу, давали в руки гитару, и я брякала на ней и рассказывала стихи. Тогда же я случайно выпила стопку водки – ну, это классика.




Школьный дневник с Бритни
Лена, журналист, 28 лет


Моя мама тогда работала крановщиком на заводе железобетонных изделий. В качестве зарплаты ей часто выдавали коробками сгущенку или тушенку, школьные дневники, а однажды дали даже диван и жарочный шкаф. Это потому, что тогда был распространен бартер. Денег не было, и предприятия просто обменивались продукцией.





Я была школьницей, и у меня было много белых дневников. Они казались мне скучными, и я наклеивала на обложки вырезки из журналов. Учителям это, конечно, не нравилось. А многие ученики ходили с дневниками ЛДПР. К нам в поселок приезжали партийные, раздавали не только мерч от Вольфовича, но и, говорят, даже кидали в голодную толпу продукты. Так что кому как везло: кто на заводе взял дневниками, кто урвал их у либерал-демократов. Вот и подготовились к дню знаний. По-моему, это неплохая метафора девяностых – выживание в условиях отсутствия выбора. Хотя, кто-то все же покупал дневники сам – с полуголыми зарубежными звездами типа Бритни Спирс или Кристины Агилеры. И это, кстати, тоже черта времени.




Воровать куриц от голода
Саша, программист, 25 лет


Еще до моего появления на свет божий вся огромная семья жила в одной двушке. Три тети с мужьями, трое их детей, отец с матерью и бабуля – итого 12 человек. Знаю, что в поселке – Рикасиха тогда еще была поселком – со временем можно было получить жилье в аренду, и все жили в ожидании этого. Мама работала прачкой в детском саду. Главным бонусом была возможность поесть: там проблем с едой не было. Отец работал охранником на птицефабрике.





Поселок считался перспективным: строились дома, функционировала фабрика, детский сад, школа, медпункт, неподалеку расположились Северодвинск и Архангельск. Отличное место, чтобы растить детей и жить. И все могло бы оказаться именно так, но... СССР рухнул. Практически мгновенно все покатилось в известном направлении. Зарплата стала чем-то мифическим, денег нет, а значит, нет и еды. Она добывалась всеми возможными способами: рыбалка, огород, темные делишки.

Темные делишки – целый комплекс мероприятий, за которые родственникам до сих пор бывает стыдно. Дядя, работавший в ДПС, увлекался взятками и крышевал ларьки – в общем, был типичным ментом из 90-х. Одна из теток воровала со «Звездочки» инструменты и продавала их или обменивала на еду на Севмаше. Она уже умерла, но смогла прокормить и вырастить сына, а тот теперь воспитывает своего сына, который считает бабушку героем. Наверное, небезосновательно.

Мать добывала пропитание в детском саду из того, что оставалось на складе, а отец, не понимая происходящего, продолжал верить в то, что все образуется, и в темных делах не участвовал. Но в холодном ноябре 92-го родился я и внес свои коррективы в идеалы моего отца, порядочного советского гражданина. Он начал подворовывать на птицефабрике.





Он был не первым и далеко не последним, кто этим занимался. Кур, петухов, яйца не воровал, наверное, только ленивый. Особо беспардонные персонажи воровали грузовиками. Заканчиваешь смену, идешь в курятник, откручиваешь курице голову, кладешь в ее мешок и так несколько раз.

На этой куре и том, на что ее обменивали (в основном, на рис), мы и жили. Летом ели рыбу. Продолжалось это долго. До тех пор, пока птицы не кончились и не начался вывоз оборудования с птицефабрики. Она загнулась, традиция воровать курей тоже, поселок превратился в деревню городского типа.

Постепенно наше огромное семейство начало получать квартиры и расселилось по деревне. Жизнь потихоньку налаживалась, и большинство родственников зажили нормально. Отец до сих пор себя корит за то, что делал, но именно благодаря ворованным курам мы все не померли от голода. А я до сих пор не могу есть рис и рыбу, да и курятину ем без особого удовольствия.




Коляска с фарой
Нина Александровна, продавец, 47 лет


Когда моя дочка была маленькая, ее нужно было возить в детскую поликлинику, которая находится в проезде Приорова в Архангельске. Тогда не было ни 45-й школы, ни всех этих жилых девятиэтажек, там были склады. Дороги не чищены, фонари не горят, а надо с коляской идти. Тогда муж открутил фару от велосипеда и прикрепил ее к низу коляски. Батарейка от нее лежала где-то в ногах у дочки. А проводок он вывел к металлической ручке, и чтобы зажечь фару, нужно было просто прижать его рукой к металлу. Вот так мы и ездили: как только фонари заканчиваются, включаю фару, а люди мимо идут и удивляются. Все-таки она шикарно освещала дорогу.







Драка за ковёр
Саша, дизайнер, 27 лет


В свой адрес любой человек, родившийся в начале девяностых, хоть раз да слышал фразы типа «потерянное поколение», «ничего не хотят, ничего не могут» и все в таком духе. Но на самом деле общепринятые факты типа МММ, бандитов, отсутствия денег, талонов, очередей, ужасающей моды, деградантской музыки к ним не относятся. Мы были детьми, нас ничего не парило – выживали родители, а мы лопали чупа-чупсы, играли в денди и просто росли. И выросли нормальными. Не помню, чтобы я хоть кому-нибудь завидовал в то время, не помню, чтобы был голодным, хотя батя пил, как черт знает кто, а мать седела и плакала, но мы с сестрой содержались в комфорте. У нас было все, что нужно, хоть мы и жили в коммуналке: была дача, наикрепчайшее семейство, которое в то время было прям единым организмом, и, естественно, были ковры! Мы любили ковры, жили в коврах, играли с коврами, дружили с коврами… Это была большая ценность. Вот с одним-то из них и произошел знаковый случай.





Был 1995 год. Весна. В один солнечный день папа понес выхлапывать наш самый красивый ковер. Вернулся он со словами «пускай повисит, проветрится». Ну, а пятилетний я чуть позже отправился гулять. Мы тогда жили на Выучейского, 57 – так себе райончик, тогда улица еще выглядела, как после войны, асфальта не было. Алкашня и всякий сброд концентрировался там круглыми сутками. Я не знаю, почему оказался на улице один, но я пошел играть на газовую развилку, потому что это было единственное место с чистым песочком. Там же, на железном заборе, что огораживал газовые трубы, висел наш ковер.

Копаюсь я значит в песке, играю, веточки собираю и тут вижу, как какой-то ухарь в майке-алкашке и трениках по-хозяйски начинает сворачивать наше сокровище. Ору: «Ты чего делаешь?!» «Чего-чего? Ковер скручиваю», – отвечает мужик и начинает уходить. С воплями «положь!» я начинаю кидать в него палки, камни и грязь. Мужик опешил, начал материться и ретироваться бочком. А меня уже ослепила святая ярость: я подбежал к нему и начал пинать под коленку, повиснув на ковре. Ковер шлепнулся в грязь, а мужик рассвирепел и попытался ухватить меня за куртку, но – врешь, вражина – я увернулся и дал деру. Тот за мной. Носились вокруг газа, как кони, я верещал, как резаный. Ясное дело, он меня поймал, поднял над землей и начал трясти и материть.





Не помню, уж сколько он меня тряс, но наша соседка по коммуналке тетя Нина успела вылететь из подъезда, с четвертого этажа, и ринулась меня спасать. Какой-то тряпкой наколошматила бедолагу и что-то кричала на тему педерастов. Мужик, уже чуть не плача, заорал: «Да что здесь происходит?! Чей это ребенок?» Тут выскочил мой батя, и началась полемика, в которой я уже не участвовал, а крепко присел на самый красивый ковер мира с четкой целью никому его не отдавать.

– Ты зачем дядю вывел? – подходит ко мне папка.
– Он наш ковер воровал!
– Это не наш ковер, сына…
Оказалось, что папа хлопал ковер в укромном месте, в кустах, где его никому не видно. А у мужика из соседнего дома был точно такой же самый красивый ковер мира. Мне кажется, дети 90-х так и продолжают биться за чужие вещи и ценности и получают люлей за то, во что верят.


Автор: Лиза Кошкина